Мы такие разные, но всё же... - - - - Часть 7
- Автор темы Команда Абырвалг.НЕТ
- Дата начала
- Статус
- Сообщения
- 105,952
- Реакции
- 426,722
- Баллы
- 135
- Сообщения
- 105,952
- Реакции
- 426,722
- Баллы
- 135
#Плохая_девочка, или Княжна Тараканова
Жила-была в XVIII веке красивая молодая женщина. Хуй знает, сколько ей было лет, откуда она взялась, и даже как ее звали.
Жила-была в XVIII веке красивая молодая женщина. Хуй знает, сколько ей было лет, откуда она взялась, и даже как ее звали.
В принципе, какое это имеет значение, если баба умна и красива?
В 1772 году приехала она в Париж, назвалась Али Эметти, и поселилась в гостинице на острове Сен-Луи. При ней была ебучая куча слуг и родственник барон Эмбс.
Вот Али Эметти открыла салон, разослала приглашения знатным и богатым господам. Все к ней поехали, баба-то красивая. Французы, чо с них взять. Стали ее расспрашивать:
— А откуда вы родом, мадемуазель Эметти?
— А я черкесская княжна, — отвечает красавица. — Жила у дяди в Персии, щас вот погулять приехала. А дядя очень богатый, скоро крякнет старичок, мне наследство выйдет. Дядя мой работает на бабловой фабрике, у него этого бабла просто завались, вот и шлет, кому попало.
— Шарман, хули, — отвечают французы. И верят.
А чо бы и не поверить, если баба знает французский, английский, немецкий, итальянский, персидский и арабский, причем говорит без акцента. Плюс играет на арфе, поет, рисует, танцует, разбирается в политике, да манеры безупречные. Ясно, что не простого воспитания.
В Али Эметти влюбилось невъебенное количество мужиков, и среди них — граф де Рошфор-Валькур, маршал при дворе князя Лимбург-Штирумского. Князь охуительно громко назывался, на самом деле ничо особенного: просто мелкий дворянин.
— Ах, — говорит маршал, — ма шер, будьте моей женой! — и на одно колено падает.
— Силь ву пле. Почему бы и нет? — отвечает Али Эметти, — Только давайте сначала чувства проверим, а пока так просто потрахаемся.
Опережала время девушка. Тут вдруг арестовали ее родственника, барона Эмбса. Выяснилось, что никакой он не родственник, а мудак купеческого происхождения, сбежавший от кредиторов и бросивший семью, по совместительству — ебарь княжны. Также оказалось, что Али жила в Париже в кредит.
Девушка его выкупила, и говорит:
— Ох, что-то блядь климат здесь тяжеловат. Сыро как-то, и лягушек жрут. Может, поедем в Германию, любимый?
Рошфор с удовольствием перевез Али во Франкфурт, и представил своему господину Лимбург-Штирумскому. Тот сразу охуел при виде такой красоты, и влюбился по уши.
— Ах, — говорит, — майне фройляйн, — будьте моей женой.
— Я-я, дас ист фантастиш, — отвечает княжна. — Почему бы и нет? Только у меня случайно в Париже ебаная куча долгов, и хвост в виде жениха Рошфора. Понимаете, сложно бедной девушке в этом мире одной.
Штирум был не особенно богат, и ввалил последнее бабло, заплатив парижские долги красотки. А бедного Рошфора арестовал, к ебеням, как изменника, и в крепость посадил.
— Позвольте, какой же я изменник? — плакал Рошфор. — Это княжна изменница.
— Как же не изменник? — отвечал Штирум. — Ты мою невесту ебал.
— Нет, это вы, мой господин, мою невесту ебете.
— Кто главнее, тот и прав, — сурово отрезал Штирум, и продержал несчастного несколько месяцев в тюрьме.
— Вот спасибо, как прекрасно, — обрадовалась княжна, и переименовалась в Элеонору. — Я для тебя, любимый, на все готова, даже на европейское имя.
Зажила Элеонора в роскоши, продолжая делать новые долги и весело трахаясь со Штирумом. Но тот жениться не торопился, все переживал, что бабла для построения семьи нету.
— Ну ладно, я тогда поеду в Персию к дяде, — сообщила княжна. — Пришлю тебе оттуда бабла, верну затраты, раз ты такой жадный.
— Не, не, не уезжай, — заблажил окончательно ебнувшийся от любви Штирум.
— Тогда, блядь, женись, как обещал!
— Майне кляйне, да я б с удовольствием, натюрлих, — поясняет Штирум. — Но на что мы жить будем?
— Да хуйня это и мелочи, — говорит Элеонора. — Я скоро Азов получу, тогда заживем.
— Это как же? — охуевает Штирум.
— Да вот так, — пожимает плечами красотка. — И вообще, я наследница княжества Волдомир.
Тут пошли слухи, в газетах даже написали: мол, знаменитая Элеонора — княжна Волдомир, богачка буквально, и получит Азов от Российской империи сразу после окончания русско-турецкой войны. Штирум проникся величием невесты, но со свадьбой все равно тянул, потому что долги.
— Да заебал ты со своими долгами, жадный бюргер, — говорит однажды в постели Элеонора. — Ты понимаешь, с кем спишь-то? Я вообще Елизавета, дочь императрицы Елизаветы и гетмана Разумовского, законная наследница российского престола. Не то что эта хуй пойми Екатерина.
Штирум прям с нее скатился, с койки упал, и челом об пол бьет.
— Да как же, — спрашивает, — вы, ваше высочество, у меня в постели оказались?
— Обычное дело, — отвечает княжна. — Брак у Елизаветы с Разумовским был морганатический. Проще сказать, банально поеблись. Меня скрывали, а потом и вовсе сослали в Сибирь, в снега, на медвежью ферму. Чтоб сидела в ушанке, пила водку, играла на балалайке, и не отсвечивала.
— А из Сибири как же?..
— Враги похитили. Увезли к персидскому шаху. Там воспитали, как родную.
— Ну, а дальше?
— Ты достал. Дальше я съебалась, потому что надоел рахат-лукум. Так женишься?
— Женюсь! — решил Штирум, обвенчался с княжной, завещал ей свой титул.
Но пока он не помер, Элеонора назвалась по одному из его поместий, графиней Пиннебергской. И тут же, как полагается уважающей себя замужней даме, завела любовника, поляка Доманского.
— А что, моя прекрасная пани, — говорит один раз поляк. — Не свергнуть ли нам Екатерину, да не возвести ли тебя на престол?
— А хули бы и нет? — отвечает красотка.
Поляки ненавидели Россию и Екатерину — ну это стандартно, и ничего нового: поляки всегда ненавидели Россию и ее правителей. Вот польская шляхта и объединилась вокруг княжны Елизаветы.
— Заебись жизнь настанет, — говорят. — Как только Катьку свергнем.
— Небось и меня потом ненавидеть будете, — говорит Елизавета.
— Ну это уж как водится, ясная пани, — кивают поляки. — На том стояла и стоять будет Польша.
— Ладно, — решает княжна, — поеду я в Турцию. Как раз у них с Россией война, попрошу помощи против Екатерины. А пока вот вам мои бумаги.
И показывает ни много ни мало — завещание Елизаветы, в котором та признает за дочерью права на престол. И добавляет:
— А родной мой брат Емельян Пугачев. Потому он и хуячит губернии, ждет моего прибытия, бунты поднимает.
Поляки обрадовались, а Елизавета заручилась поддержкой французского двора. Вся Европа такая счастливая, верит: щас новая государыня престол завоюет, и даст всем русским просраться. Но тут Россия помирилась с Турцией, и надежды Европы угасли. Поляки вспомнили, что ненавидят все русское, а значит, и Елизавету.
— Да пошла ты на хуй, пся крев, — заявили они, и девушку бросили.
И пришлось ей по всей Европе бегать от кредиторов. Приедет в какой-нибудь город, долгов понаделает, и дальше бежит. А толпа кредиторов все увеличивается.
— Надо самой на престол садиться, а то с долгами не расплачусь — почесала в затылке княжна, и написала в личку графу Алексею Орлову.
«Здравствуйте. Не надоела ли вам Екатерина? Говорят, она уж нового ебаря завела. Так может, давайте ее того, скинем? Я законная наследница, сестра Пугачева, а вас сделаю первым министром России. Да и в постели я гораздо лучше. Люблю-целую, чмоки в этом чатике, сиськи прилагаю».
Орлов, паразит, на девушку не повелся, и переслал письмо Екатерине. Та взбесилась, говорит:
— Да что, блядь, это такое! Мало того, что по всему миру меня позорит, сука драная, так еще и на мужиков моих покушается. Давай-ка, Лёшенька, уеби ее ко всем хуям.
И Орлов уебал. Отправился с флотилией в Италию, где обосновалась девушка, сообщил, что летит к ней на крыльях любви. Прибыл, говорит:
— Готов к услугам, а как же? И флот ради вас, прекрасная, взбунтую, и Катьку скину. А вообще, давайте трахаться, и я на вас женюсь.
— Нет, вот давайте без личного пока что, — осторожничает Елизавета. — А флот взбунтуйте, чего ж.
— Пошли вместе бунтовать, — соблазняет Орлов. — Корабли-то вот они, под окном буквально.
Короче, бедная Елизавета согласилась, а как ступила на флагманский корабль, так ее арестовали и доставили в Россию и посадили в Петропавловскую крепость. Там стали проводить расследование, но княжна наговорила десять коробов хуйни, и все запутались. Никто так и не понял, откуда она взялась, где получила блестящее образование, и как ее зовут на самом деле.
Екатерина рвала и метала, так ей было интересно, кто ж такая эта дамочка. Но 3 декабря 1775 года лже-Елизавета умерла от чахотки.
Так ничего о ней и неизвестно. Но странно, что Екатерина ни разу официально не опровергла право княжны на престол, и не отрицала факт, что у Елизаветы и Разумовского были дети. Княжной Таракановой авантюристку назвали уже после смерти, по аналогии с другой самозванкой.
Но многие историки действительно считают Али Эмете внучкой Петра Великого.
Мораль: я не знаю, какая тут мораль. Мне лично девушку очень жалко, особенно если она и правда была дочерью Елизаветы.
Картина Флавицкого «Княжна Тараканова» — якобы она утонула во время наводнения в Петербурге. Но это тоже пиздёж. Вокруг этой девушки вообще куча легенд.
© Диана Удовиченко
В 1772 году приехала она в Париж, назвалась Али Эметти, и поселилась в гостинице на острове Сен-Луи. При ней была ебучая куча слуг и родственник барон Эмбс.
Вот Али Эметти открыла салон, разослала приглашения знатным и богатым господам. Все к ней поехали, баба-то красивая. Французы, чо с них взять. Стали ее расспрашивать:
— А откуда вы родом, мадемуазель Эметти?
— А я черкесская княжна, — отвечает красавица. — Жила у дяди в Персии, щас вот погулять приехала. А дядя очень богатый, скоро крякнет старичок, мне наследство выйдет. Дядя мой работает на бабловой фабрике, у него этого бабла просто завались, вот и шлет, кому попало.
— Шарман, хули, — отвечают французы. И верят.
А чо бы и не поверить, если баба знает французский, английский, немецкий, итальянский, персидский и арабский, причем говорит без акцента. Плюс играет на арфе, поет, рисует, танцует, разбирается в политике, да манеры безупречные. Ясно, что не простого воспитания.
В Али Эметти влюбилось невъебенное количество мужиков, и среди них — граф де Рошфор-Валькур, маршал при дворе князя Лимбург-Штирумского. Князь охуительно громко назывался, на самом деле ничо особенного: просто мелкий дворянин.
— Ах, — говорит маршал, — ма шер, будьте моей женой! — и на одно колено падает.
— Силь ву пле. Почему бы и нет? — отвечает Али Эметти, — Только давайте сначала чувства проверим, а пока так просто потрахаемся.
Опережала время девушка. Тут вдруг арестовали ее родственника, барона Эмбса. Выяснилось, что никакой он не родственник, а мудак купеческого происхождения, сбежавший от кредиторов и бросивший семью, по совместительству — ебарь княжны. Также оказалось, что Али жила в Париже в кредит.
Девушка его выкупила, и говорит:
— Ох, что-то блядь климат здесь тяжеловат. Сыро как-то, и лягушек жрут. Может, поедем в Германию, любимый?
Рошфор с удовольствием перевез Али во Франкфурт, и представил своему господину Лимбург-Штирумскому. Тот сразу охуел при виде такой красоты, и влюбился по уши.
— Ах, — говорит, — майне фройляйн, — будьте моей женой.
— Я-я, дас ист фантастиш, — отвечает княжна. — Почему бы и нет? Только у меня случайно в Париже ебаная куча долгов, и хвост в виде жениха Рошфора. Понимаете, сложно бедной девушке в этом мире одной.
Штирум был не особенно богат, и ввалил последнее бабло, заплатив парижские долги красотки. А бедного Рошфора арестовал, к ебеням, как изменника, и в крепость посадил.
— Позвольте, какой же я изменник? — плакал Рошфор. — Это княжна изменница.
— Как же не изменник? — отвечал Штирум. — Ты мою невесту ебал.
— Нет, это вы, мой господин, мою невесту ебете.
— Кто главнее, тот и прав, — сурово отрезал Штирум, и продержал несчастного несколько месяцев в тюрьме.
— Вот спасибо, как прекрасно, — обрадовалась княжна, и переименовалась в Элеонору. — Я для тебя, любимый, на все готова, даже на европейское имя.
Зажила Элеонора в роскоши, продолжая делать новые долги и весело трахаясь со Штирумом. Но тот жениться не торопился, все переживал, что бабла для построения семьи нету.
— Ну ладно, я тогда поеду в Персию к дяде, — сообщила княжна. — Пришлю тебе оттуда бабла, верну затраты, раз ты такой жадный.
— Не, не, не уезжай, — заблажил окончательно ебнувшийся от любви Штирум.
— Тогда, блядь, женись, как обещал!
— Майне кляйне, да я б с удовольствием, натюрлих, — поясняет Штирум. — Но на что мы жить будем?
— Да хуйня это и мелочи, — говорит Элеонора. — Я скоро Азов получу, тогда заживем.
— Это как же? — охуевает Штирум.
— Да вот так, — пожимает плечами красотка. — И вообще, я наследница княжества Волдомир.
Тут пошли слухи, в газетах даже написали: мол, знаменитая Элеонора — княжна Волдомир, богачка буквально, и получит Азов от Российской империи сразу после окончания русско-турецкой войны. Штирум проникся величием невесты, но со свадьбой все равно тянул, потому что долги.
— Да заебал ты со своими долгами, жадный бюргер, — говорит однажды в постели Элеонора. — Ты понимаешь, с кем спишь-то? Я вообще Елизавета, дочь императрицы Елизаветы и гетмана Разумовского, законная наследница российского престола. Не то что эта хуй пойми Екатерина.
Штирум прям с нее скатился, с койки упал, и челом об пол бьет.
— Да как же, — спрашивает, — вы, ваше высочество, у меня в постели оказались?
— Обычное дело, — отвечает княжна. — Брак у Елизаветы с Разумовским был морганатический. Проще сказать, банально поеблись. Меня скрывали, а потом и вовсе сослали в Сибирь, в снега, на медвежью ферму. Чтоб сидела в ушанке, пила водку, играла на балалайке, и не отсвечивала.
— А из Сибири как же?..
— Враги похитили. Увезли к персидскому шаху. Там воспитали, как родную.
— Ну, а дальше?
— Ты достал. Дальше я съебалась, потому что надоел рахат-лукум. Так женишься?
— Женюсь! — решил Штирум, обвенчался с княжной, завещал ей свой титул.
Но пока он не помер, Элеонора назвалась по одному из его поместий, графиней Пиннебергской. И тут же, как полагается уважающей себя замужней даме, завела любовника, поляка Доманского.
— А что, моя прекрасная пани, — говорит один раз поляк. — Не свергнуть ли нам Екатерину, да не возвести ли тебя на престол?
— А хули бы и нет? — отвечает красотка.
Поляки ненавидели Россию и Екатерину — ну это стандартно, и ничего нового: поляки всегда ненавидели Россию и ее правителей. Вот польская шляхта и объединилась вокруг княжны Елизаветы.
— Заебись жизнь настанет, — говорят. — Как только Катьку свергнем.
— Небось и меня потом ненавидеть будете, — говорит Елизавета.
— Ну это уж как водится, ясная пани, — кивают поляки. — На том стояла и стоять будет Польша.
— Ладно, — решает княжна, — поеду я в Турцию. Как раз у них с Россией война, попрошу помощи против Екатерины. А пока вот вам мои бумаги.
И показывает ни много ни мало — завещание Елизаветы, в котором та признает за дочерью права на престол. И добавляет:
— А родной мой брат Емельян Пугачев. Потому он и хуячит губернии, ждет моего прибытия, бунты поднимает.
Поляки обрадовались, а Елизавета заручилась поддержкой французского двора. Вся Европа такая счастливая, верит: щас новая государыня престол завоюет, и даст всем русским просраться. Но тут Россия помирилась с Турцией, и надежды Европы угасли. Поляки вспомнили, что ненавидят все русское, а значит, и Елизавету.
— Да пошла ты на хуй, пся крев, — заявили они, и девушку бросили.
И пришлось ей по всей Европе бегать от кредиторов. Приедет в какой-нибудь город, долгов понаделает, и дальше бежит. А толпа кредиторов все увеличивается.
— Надо самой на престол садиться, а то с долгами не расплачусь — почесала в затылке княжна, и написала в личку графу Алексею Орлову.
«Здравствуйте. Не надоела ли вам Екатерина? Говорят, она уж нового ебаря завела. Так может, давайте ее того, скинем? Я законная наследница, сестра Пугачева, а вас сделаю первым министром России. Да и в постели я гораздо лучше. Люблю-целую, чмоки в этом чатике, сиськи прилагаю».
Орлов, паразит, на девушку не повелся, и переслал письмо Екатерине. Та взбесилась, говорит:
— Да что, блядь, это такое! Мало того, что по всему миру меня позорит, сука драная, так еще и на мужиков моих покушается. Давай-ка, Лёшенька, уеби ее ко всем хуям.
И Орлов уебал. Отправился с флотилией в Италию, где обосновалась девушка, сообщил, что летит к ней на крыльях любви. Прибыл, говорит:
— Готов к услугам, а как же? И флот ради вас, прекрасная, взбунтую, и Катьку скину. А вообще, давайте трахаться, и я на вас женюсь.
— Нет, вот давайте без личного пока что, — осторожничает Елизавета. — А флот взбунтуйте, чего ж.
— Пошли вместе бунтовать, — соблазняет Орлов. — Корабли-то вот они, под окном буквально.
Короче, бедная Елизавета согласилась, а как ступила на флагманский корабль, так ее арестовали и доставили в Россию и посадили в Петропавловскую крепость. Там стали проводить расследование, но княжна наговорила десять коробов хуйни, и все запутались. Никто так и не понял, откуда она взялась, где получила блестящее образование, и как ее зовут на самом деле.
Екатерина рвала и метала, так ей было интересно, кто ж такая эта дамочка. Но 3 декабря 1775 года лже-Елизавета умерла от чахотки.
Так ничего о ней и неизвестно. Но странно, что Екатерина ни разу официально не опровергла право княжны на престол, и не отрицала факт, что у Елизаветы и Разумовского были дети. Княжной Таракановой авантюристку назвали уже после смерти, по аналогии с другой самозванкой.
Но многие историки действительно считают Али Эмете внучкой Петра Великого.
Мораль: я не знаю, какая тут мораль. Мне лично девушку очень жалко, особенно если она и правда была дочерью Елизаветы.
Картина Флавицкого «Княжна Тараканова» — якобы она утонула во время наводнения в Петербурге. Но это тоже пиздёж. Вокруг этой девушки вообще куча легенд.
© Диана Удовиченко
Вложения
- Сообщения
- 17,148
- Реакции
- 91,159
- Баллы
- 135
Ветеран, оказавшийся в загсе в день, когда расписывают, вдруг обращается к собравшимся:
- Я воевал три года. Перед атакой, все собирались в первой траншее. Лица людей были опустошенными, в глазах - обреченность, в движениях читался страх. А как иначе? Ведь сейчас бежать на пули, осколки, по минам... Я стар и уже почти забыл, как выглядят в реальности эти лица. Но сейчас, увидев брачующихся мужчин, тут же их вспомнил...
- Я воевал три года. Перед атакой, все собирались в первой траншее. Лица людей были опустошенными, в глазах - обреченность, в движениях читался страх. А как иначе? Ведь сейчас бежать на пули, осколки, по минам... Я стар и уже почти забыл, как выглядят в реальности эти лица. Но сейчас, увидев брачующихся мужчин, тут же их вспомнил...
- Сообщения
- 105,952
- Реакции
- 426,722
- Баллы
- 135
Йога
Василий Петрович увлёкся выходом в астрал. Ему, как-то на глаза попался буклетик с подробным описанием действий, и он решил попробовать. Вначале, разумеется, у него ничего не выходило. Хотя он и действовал строго по инструкции: открывал чакры, потреблял энергию солнца через макушку - пятками, а энергию земли - наоборот, смотрел третьим глазом себе в пупок, и, хрустя суставами, складывался в немыслимые фигуры. Всё было тщетно.
Наконец не выдержав этих издевательств, он метнул буклет в стену и обиженно уселся в кресло. Вывернутые руки и ноги ныли, а из-за открытых чакр начинался насморк, видно продуло сквозняком. Его сердитый взгляд упал на валяющийся, на полу, раскрытый где-то около середины, буклет. Там красовалась яркая надпись: Для выхода в астрал, вам необходимо полностью отрешиться от окружающего мира.
Василий Петрович хмыкнул. Он ещё раз сел на ковёр, закрутил по схеме руки и ноги, по инструкции открыл чакры и, перенаправив энергетические потоки вселенной, уткнулся третьим глазом в пупок. Некоторое время ничего не происходило, и Василий Петрович уже хотел было выругаться на авторов брошюры, но тут же одёрнул себя, поняв, что думает о том, как ничего из этой затеи не выходит.
Наконец ему удалось полностью очистить голову от мыслей, он даже хотел обрадоваться этому событию, но тут же сбил всю настройку. Пришлось начинать всё заново. После нескольких, частично удачных, попыток, он распрямился. Сходил в туалет, выпил чаю и покурил. Мысли об этих действиях слишком его отвлекали, и, если он хотел добиться успеха, от них необходимо было избавиться. Потом у него зачесалось ухо, потом спина, потом щиколотка. Он не выдержал и заодно принял душ.
Закончив все эти процедуры, Василий Петрович прислушался к своему телу. Тело было вполне довольно и больше ничего не требовало. Некоторое время он ещё стоял, прислушиваясь, а потом быстро разместился на ковре и быстро совершил всю процедуру подготовки. На этот раз – состояние унмани авастха пришло практически мгновенно, и Василий Петрович отключился.
Через какое-то время, он осознал себя висящим в воздухе, где-то в углу комнаты под потолком. На полу, в центре ковра, он заметил своё неподвижно сидящее тело. Тихо, чтобы не спугнуть с таким трудом достигнутое состояние, он хихикнул. Оказалось, что теперь можно свободно думать и даже совершать любые движения. Он покрутил руками, головой и, взмахнув руками, сделал несколько кругов вокруг люстры.
Наконец ему надоел осмотр себя со всех ракурсов, и он подлетел к стене, за которой располагалась квартира его соседки Марии Константиновны. Василий Петрович с удивлением посмотрел как его руки, не встречая преграды, проходят сквозь стену, и решительно нырнул вперёд. Миг темноты и он уже оказался в знакомой прихожей. Буквально недавно, он заходил за солью к миловидной соседке, так что приблизительно представлял, где что находится.
С интересом рассматривая скромное жилище Марии Константиновны, он проплывал из комнаты в комнату. Тут его внимание привлёк звук льющейся воды и что-то напевающего женского голоса. Он проплыл в сторону ванной комнаты, смущаясь, слегка затормозил перед дверью, и заглянул внутрь. Его соседка принимала душ. От увиденной обнажённой женской фигуры у Василия Петровича в глазах помутилось. Он рассматривал как тугие струи, бьющие из шланга душа, ласково стекают по округлостям Марии Константиновны, как она поглаживает своё тело, смывая пену. И тут его закрутило так, что на некоторое время пропало зрение.
Очнулся Василий Петрович у себя в комнате в неудобной позе на ковре. Чертыхнулся. Кое-как расплёл затёкшие руки и ноги и, покачиваясь, встал. Сердце бешено колотилось. Он быстро оделся и выскочил на площадку. Его руки тряслись, и попасть ключом в замочную скважину удалось не с первого раза. Затем он долго стоял у двери соседки и жал на дверной звонок.
Наконец, за дверью послышались шаги, и на площадку выглянула Мария Константиновна. Она была в халате и с мокрыми волосами. Василий Петрович понял, что всё, что он увидел, было на самом деле, а вовсе не сном, как ему сначала показалось.
- Вы что-то хотели, Василий? – Улыбнувшись, спросила соседка.
Василий Петрович замялся. Ему многое хотелось сказать. Что он давно уже тайно влюблён в Марию, что только что подглядывал за ней в душе, что хочет предложить руку и сердце, что... Но язык не слушался. Соседка недоумённо смотрела на него, неуверенно переминающегося с ноги на ногу и то и дело открывающего беззвучно рот.
- Дура! Такую медитацию запорола! – Выпалил, наконец, Василий Петрович и, перескакивая через две ступеньки, кинулся вниз.
- Псих! – Хлопнула дверью Мария Константиновна. – Пить надо меньше!
А где-то в другом измерении катался по полу от смеха Будда, и смех его разносился по всему астралу.
© zergeich
Василий Петрович увлёкся выходом в астрал. Ему, как-то на глаза попался буклетик с подробным описанием действий, и он решил попробовать. Вначале, разумеется, у него ничего не выходило. Хотя он и действовал строго по инструкции: открывал чакры, потреблял энергию солнца через макушку - пятками, а энергию земли - наоборот, смотрел третьим глазом себе в пупок, и, хрустя суставами, складывался в немыслимые фигуры. Всё было тщетно.
Наконец не выдержав этих издевательств, он метнул буклет в стену и обиженно уселся в кресло. Вывернутые руки и ноги ныли, а из-за открытых чакр начинался насморк, видно продуло сквозняком. Его сердитый взгляд упал на валяющийся, на полу, раскрытый где-то около середины, буклет. Там красовалась яркая надпись: Для выхода в астрал, вам необходимо полностью отрешиться от окружающего мира.
Василий Петрович хмыкнул. Он ещё раз сел на ковёр, закрутил по схеме руки и ноги, по инструкции открыл чакры и, перенаправив энергетические потоки вселенной, уткнулся третьим глазом в пупок. Некоторое время ничего не происходило, и Василий Петрович уже хотел было выругаться на авторов брошюры, но тут же одёрнул себя, поняв, что думает о том, как ничего из этой затеи не выходит.
Наконец ему удалось полностью очистить голову от мыслей, он даже хотел обрадоваться этому событию, но тут же сбил всю настройку. Пришлось начинать всё заново. После нескольких, частично удачных, попыток, он распрямился. Сходил в туалет, выпил чаю и покурил. Мысли об этих действиях слишком его отвлекали, и, если он хотел добиться успеха, от них необходимо было избавиться. Потом у него зачесалось ухо, потом спина, потом щиколотка. Он не выдержал и заодно принял душ.
Закончив все эти процедуры, Василий Петрович прислушался к своему телу. Тело было вполне довольно и больше ничего не требовало. Некоторое время он ещё стоял, прислушиваясь, а потом быстро разместился на ковре и быстро совершил всю процедуру подготовки. На этот раз – состояние унмани авастха пришло практически мгновенно, и Василий Петрович отключился.
Через какое-то время, он осознал себя висящим в воздухе, где-то в углу комнаты под потолком. На полу, в центре ковра, он заметил своё неподвижно сидящее тело. Тихо, чтобы не спугнуть с таким трудом достигнутое состояние, он хихикнул. Оказалось, что теперь можно свободно думать и даже совершать любые движения. Он покрутил руками, головой и, взмахнув руками, сделал несколько кругов вокруг люстры.
Наконец ему надоел осмотр себя со всех ракурсов, и он подлетел к стене, за которой располагалась квартира его соседки Марии Константиновны. Василий Петрович с удивлением посмотрел как его руки, не встречая преграды, проходят сквозь стену, и решительно нырнул вперёд. Миг темноты и он уже оказался в знакомой прихожей. Буквально недавно, он заходил за солью к миловидной соседке, так что приблизительно представлял, где что находится.
С интересом рассматривая скромное жилище Марии Константиновны, он проплывал из комнаты в комнату. Тут его внимание привлёк звук льющейся воды и что-то напевающего женского голоса. Он проплыл в сторону ванной комнаты, смущаясь, слегка затормозил перед дверью, и заглянул внутрь. Его соседка принимала душ. От увиденной обнажённой женской фигуры у Василия Петровича в глазах помутилось. Он рассматривал как тугие струи, бьющие из шланга душа, ласково стекают по округлостям Марии Константиновны, как она поглаживает своё тело, смывая пену. И тут его закрутило так, что на некоторое время пропало зрение.
Очнулся Василий Петрович у себя в комнате в неудобной позе на ковре. Чертыхнулся. Кое-как расплёл затёкшие руки и ноги и, покачиваясь, встал. Сердце бешено колотилось. Он быстро оделся и выскочил на площадку. Его руки тряслись, и попасть ключом в замочную скважину удалось не с первого раза. Затем он долго стоял у двери соседки и жал на дверной звонок.
Наконец, за дверью послышались шаги, и на площадку выглянула Мария Константиновна. Она была в халате и с мокрыми волосами. Василий Петрович понял, что всё, что он увидел, было на самом деле, а вовсе не сном, как ему сначала показалось.
- Вы что-то хотели, Василий? – Улыбнувшись, спросила соседка.
Василий Петрович замялся. Ему многое хотелось сказать. Что он давно уже тайно влюблён в Марию, что только что подглядывал за ней в душе, что хочет предложить руку и сердце, что... Но язык не слушался. Соседка недоумённо смотрела на него, неуверенно переминающегося с ноги на ногу и то и дело открывающего беззвучно рот.
- Дура! Такую медитацию запорола! – Выпалил, наконец, Василий Петрович и, перескакивая через две ступеньки, кинулся вниз.
- Псих! – Хлопнула дверью Мария Константиновна. – Пить надо меньше!
А где-то в другом измерении катался по полу от смеха Будда, и смех его разносился по всему астралу.
© zergeich
- Сообщения
- 105,952
- Реакции
- 426,722
- Баллы
- 135
В коммуналке померла старушка. На её площадь въехала внучка, – деваха лет за тридцать: монументальная, розовощекая застенчивая Луиза.
Как она фыркала в усишки, и отводила взгляд, когда Митька в трусах выходил поутру на кухню, он смекнул, – девка сохнет и кажись не порчена.
Но, бесценная добродетель в недрах девяностокилограммовой усатой Луизы, Митяя не взволновала. Он бабу игнорировал, и баба затаила злобу. Опасно так с бабами.
Игнорил, покуда не забыл на коммунальной плите вермишель с колбасой – на ночь.
– Пропала, – думал Митька, поднимая утром крышку. И точно – вермишель исчезла.
В другой раз, сварил субботним вечером борщ и оставил хлёбово остывать на плите. В воскресенье, в обед, внес разогретую кастрюлю в комнату, чтобы душевно покушать, под водочку и кино по ящику.
Пошуровав половником, атеист Митяй перекрестился – ночью борщ стал постным! – мясо спиздили на корню.
За такие фокусы в морду без разговоров. Но, предъявлять надо чётко, а то сам по зубам получишь – слишком уж весомые обвинения – обокраденный борщ! Нужны улики.
Зажарил он половину курицы и оставила на кухонном столике. В третьем часу ночи за его дверью едва скрипнули половицы, – кто-то пробирался коридором в кухню.
– Доброй ночи... – сказал Митяй, зажигая свет. Он ждал, вор забегает как таракан и будет огрызаться как крыса и был вооружен.
Луиза же, просто стала поедать курицу на месте преступления – стоит и жрёт!
– Убью! – Митяй подскочил и огрел её по загривку…мухобойкой, – ничего разрушительней не нашел.
Лу не пикнула. Перехватил оружие, и давай хуярить рукояткой по хребту, – только сало заколыхалось. А та всё живее убирает курицу, и ни звука, – лишь глаза намокли…
– Дай сюда! – отчаялся Митька вырвать хоть стон раскаянья и вцепился в жаркое, а ворюга не отдает и глядит на Митьку такими выпученными зенками – аж страшно.
Плюнул Митька на курицу: – Завтра поговорим! – и ушел досыпать.
А поутру, на кухне спрашивает: – Как почивали, Луиза? – и сверлит взглядом.
– Спасибо, сон освежил. – улыбается Лу, а сама тапками едва перебирает, – так её Митька брутальным инсектицидом обработал.
– А что ж ноги волочишь?
– Легкое недомогание – насморк. – не сдается упорная девушка.
Митьке цирк надел и говорит: – Тронешь мои харчи, я тебя не мухобойкой, – велосипедной рамой прокачаю, что в коридоре висит.
Лу заохала, упала на стул: – Ох, ах! Опять значит начались.
– Кто начались, керосинка старая?!
Молодой глупый Митька не догонял, что зрелки самый самолёт! Магистральник, –улетаешь на раз! Полет ровный, надежный, обслуживание отличное – не сходил бы с борта.
– Припадки лунатизма. – говорит Луиза. – Ночью брожу, а наутро ничего не помню. Надеюсь, Митя, ты не воспользуешься моей беззащитностью?
Митька инструкцию проигнорировал: – Ебанулась, жаба усатая?!
Эх девка и обиделась! – в глазах молнии, зашипела: – Еще один синяк, я тебя ночью мясорубкой по крышке отрихтую – мне ничего не будет, я больная.
Митяй тогда здорово струхнул и завел нужнОе ведро.
Стали Митяй и соседи, всё до крошки уносить на жилплощадь – таракану поживиться нечем.
Однажды, проснулся во втором часу, – забыл сука убрать повидло! Бегом на кухню – цело ли?
Переломившись жирной буквой «Г», – локти на стол, Луиза черпала прямо горстью из банки, и клала в рот Митькино повидло. У него потемнело в глазах…
– Хым.., – сказала Луиза и замерла.
– Ш-ш-ш-… – нежно зашептал позади неё Митяй, оглаживая прожорливую сомнамбулу по бёдрам – успокаивая. – Ш-ш…
Лу вновь принялась за сладкое, а Митька стал отбивать бабки древним, но по сей день популярным способом. Пусть и лишённым эффективности современных финансовых инструментов, но единственно конвертирующим материальное в сексуальное, и наоборот.
«Сроду целку не вскрывал, а ту такая запорная арматура…! – очень довольный собой, засыпал подуставший Митя. – Благо дурёха не вспомнит, кто люк спиздил…».
Утром, он ждал Луизу с тревогой, – мало ли, – проснулась, а «там» лоскуты на ветру трепещут?
– Как ночевали, ничего не болит? – спрашивает издалека.
– Болит. Зуб, как от сладкого.
«Это от повидла..! – успокоился Митя. – И вправду ничего не помнит! Это нечто!».
И… побег в бакалею за пряниками и вареньем.
Что ни ночь, оставлял на столе лакомство. А сам, рано поужинав, ложился, чтоб в два проснуться полным сил и ждать когда скрипнут половицы… И они скрипели, Митька тихонько выходил на кухню отбивать бабки, не осознавая, что уже вгоняет себя в долги…
Утром приветствовал девушку, а внутри уссывались гиены.
Гастрономический мезальянс был краток. Однажды, Луиза взяла Митю за шкирку:
– Слышь, ебака неуловимый. – говорит. – Я хочу мясо, рыбу, шоколад. Пристроился за пряники миномёт вставлять! Заявление подадим, тогда чпокай за спасибо...
Митя побледнел: – Какое заявление, кошелка?
– В ЗАГС. Я от тебя залетела.
– Вы что-то путает, гражданка. – резко перешел на официоз Митя. – Вы больны лунатизмом и ничего помнить не можете, – сами утверждали.
Та плечами пожала: – Милый, сроду лунатизмом не страдала…
И ничего, – живут уже который год. Детишки. Счастье оно такое – не сразу разглядишь.
А.Болдырев.
Как она фыркала в усишки, и отводила взгляд, когда Митька в трусах выходил поутру на кухню, он смекнул, – девка сохнет и кажись не порчена.
Но, бесценная добродетель в недрах девяностокилограммовой усатой Луизы, Митяя не взволновала. Он бабу игнорировал, и баба затаила злобу. Опасно так с бабами.
Игнорил, покуда не забыл на коммунальной плите вермишель с колбасой – на ночь.
– Пропала, – думал Митька, поднимая утром крышку. И точно – вермишель исчезла.
В другой раз, сварил субботним вечером борщ и оставил хлёбово остывать на плите. В воскресенье, в обед, внес разогретую кастрюлю в комнату, чтобы душевно покушать, под водочку и кино по ящику.
Пошуровав половником, атеист Митяй перекрестился – ночью борщ стал постным! – мясо спиздили на корню.
За такие фокусы в морду без разговоров. Но, предъявлять надо чётко, а то сам по зубам получишь – слишком уж весомые обвинения – обокраденный борщ! Нужны улики.
Зажарил он половину курицы и оставила на кухонном столике. В третьем часу ночи за его дверью едва скрипнули половицы, – кто-то пробирался коридором в кухню.
– Доброй ночи... – сказал Митяй, зажигая свет. Он ждал, вор забегает как таракан и будет огрызаться как крыса и был вооружен.
Луиза же, просто стала поедать курицу на месте преступления – стоит и жрёт!
– Убью! – Митяй подскочил и огрел её по загривку…мухобойкой, – ничего разрушительней не нашел.
Лу не пикнула. Перехватил оружие, и давай хуярить рукояткой по хребту, – только сало заколыхалось. А та всё живее убирает курицу, и ни звука, – лишь глаза намокли…
– Дай сюда! – отчаялся Митька вырвать хоть стон раскаянья и вцепился в жаркое, а ворюга не отдает и глядит на Митьку такими выпученными зенками – аж страшно.
Плюнул Митька на курицу: – Завтра поговорим! – и ушел досыпать.
А поутру, на кухне спрашивает: – Как почивали, Луиза? – и сверлит взглядом.
– Спасибо, сон освежил. – улыбается Лу, а сама тапками едва перебирает, – так её Митька брутальным инсектицидом обработал.
– А что ж ноги волочишь?
– Легкое недомогание – насморк. – не сдается упорная девушка.
Митьке цирк надел и говорит: – Тронешь мои харчи, я тебя не мухобойкой, – велосипедной рамой прокачаю, что в коридоре висит.
Лу заохала, упала на стул: – Ох, ах! Опять значит начались.
– Кто начались, керосинка старая?!
Молодой глупый Митька не догонял, что зрелки самый самолёт! Магистральник, –улетаешь на раз! Полет ровный, надежный, обслуживание отличное – не сходил бы с борта.
– Припадки лунатизма. – говорит Луиза. – Ночью брожу, а наутро ничего не помню. Надеюсь, Митя, ты не воспользуешься моей беззащитностью?
Митька инструкцию проигнорировал: – Ебанулась, жаба усатая?!
Эх девка и обиделась! – в глазах молнии, зашипела: – Еще один синяк, я тебя ночью мясорубкой по крышке отрихтую – мне ничего не будет, я больная.
Митяй тогда здорово струхнул и завел нужнОе ведро.
Стали Митяй и соседи, всё до крошки уносить на жилплощадь – таракану поживиться нечем.
Однажды, проснулся во втором часу, – забыл сука убрать повидло! Бегом на кухню – цело ли?
Переломившись жирной буквой «Г», – локти на стол, Луиза черпала прямо горстью из банки, и клала в рот Митькино повидло. У него потемнело в глазах…
– Хым.., – сказала Луиза и замерла.
– Ш-ш-ш-… – нежно зашептал позади неё Митяй, оглаживая прожорливую сомнамбулу по бёдрам – успокаивая. – Ш-ш…
Лу вновь принялась за сладкое, а Митька стал отбивать бабки древним, но по сей день популярным способом. Пусть и лишённым эффективности современных финансовых инструментов, но единственно конвертирующим материальное в сексуальное, и наоборот.
«Сроду целку не вскрывал, а ту такая запорная арматура…! – очень довольный собой, засыпал подуставший Митя. – Благо дурёха не вспомнит, кто люк спиздил…».
Утром, он ждал Луизу с тревогой, – мало ли, – проснулась, а «там» лоскуты на ветру трепещут?
– Как ночевали, ничего не болит? – спрашивает издалека.
– Болит. Зуб, как от сладкого.
«Это от повидла..! – успокоился Митя. – И вправду ничего не помнит! Это нечто!».
И… побег в бакалею за пряниками и вареньем.
Что ни ночь, оставлял на столе лакомство. А сам, рано поужинав, ложился, чтоб в два проснуться полным сил и ждать когда скрипнут половицы… И они скрипели, Митька тихонько выходил на кухню отбивать бабки, не осознавая, что уже вгоняет себя в долги…
Утром приветствовал девушку, а внутри уссывались гиены.
Гастрономический мезальянс был краток. Однажды, Луиза взяла Митю за шкирку:
– Слышь, ебака неуловимый. – говорит. – Я хочу мясо, рыбу, шоколад. Пристроился за пряники миномёт вставлять! Заявление подадим, тогда чпокай за спасибо...
Митя побледнел: – Какое заявление, кошелка?
– В ЗАГС. Я от тебя залетела.
– Вы что-то путает, гражданка. – резко перешел на официоз Митя. – Вы больны лунатизмом и ничего помнить не можете, – сами утверждали.
Та плечами пожала: – Милый, сроду лунатизмом не страдала…
И ничего, – живут уже который год. Детишки. Счастье оно такое – не сразу разглядишь.
А.Болдырев.
- Сообщения
- 105,952
- Реакции
- 426,722
- Баллы
- 135
Пять секунд и два часа
На днях сидел в кафе с одной своей знакомой. Пообедали. Потом попросили чаю. Простого, зеленого, классического. Официант спросил: "Десертики будете?" Я сказал: "Дайте меню", он принес тяжелую кожаную папку, раскрыл на нужной странице, забормотал: "черный лес, эстерхази, тирамису, эклерчики". Я спросил: "Возьмешь пирожное?". Она помолчала, подумала - долго думала, секунд пять - но потом сказала покачала головой и сказала: "Пожалуй, всё-таки нет".
Я не удержался и спросил:
- Скажи, а вот ты, когда сделала паузу, ты на самом деле думала, брать пирожное или не брать? Или ты уже заранее знала, что не будешь, и только сделала вид, что раздумываешь?
- Нет, - сказала она. - Я честно размышляла. Я хотела сладкого. Но потом решила, что лучше сдержаться.
- Понятно, - сказал я. - Тогда позволь еще вопрос. Интимный. Ладно?
- Валяй, - сказала она и посмотрела на меня поверх очков.
- Нет, не лично интимный, а так, - смутился я. - На интимную тему. Вообще.
- Не томи! - засмеялась она.
- Вот такой вопрос, - сказал я. - Как ты понимаешь, я в молодости не раз и не два, и даже не десять и не сто, после танцев, или выпив в хорошей компании, или читая стихи на скамейке Тверского бульвара, - я говорил, шептал девушке: "Поехали ко мне". А девушка молчала несколько секунд, как будто бы взвешивая все за и против, а потом медленно и отрицательно качала головой.
- Что, так ни одна и не согласилась? - засмеялась моя собеседница. - Бедный.
- Да нет! Я не о том. Когда она соглашалась, то все получалось как-то без слов. Она просто обнимала меня, или шла в прихожую взять пальто, или мы вместе вставали со скамейки и бежали к троллейбусу. А если нет - то перед отказом непременно пауза. Вот и скажи мне: девушка уже заранее знает, что не поедет, и только делает вид, что решает? Чтоб обидно не было, чтоб отказ выглядел обдуманным. Или она на самом деле обдумывает разные "за" и "против"? И вот приходит к выводу, что доводов "против" все-таки больше...
- Смотря сколько секунд, - сказала она. - Ты прав, неприлично сразу завопить "нет". Но если она думает две секунды, это значит, что ты ей совсем не нравишься. В эти две секунды она в уме произносит: "Я - к тебе? Ты охуел, дружочек?". Но если она молчит пять секунд - значит, она действительно думает. Но ты знаешь, о чем она думает, что взвешивает?
- Что?
- Вот что. Ей очень хочется. Но сразу сказать "да" - неприлично. А хорошие девчонки с перва раза не дают, известное дело. Но сказать "нет" - это риск, что второго раза не будет. Вот между этими рисками и идет выбор, между риском показаться легкой давалкой или мрачной целкой. Понял?
- Понял, - сказал я. - А я-то думал, тут мысли о будущих отношениях, что он за человек, и всё такое.
- Для этого нужно часа два, - сказала она. - Вот один раз один очень хороший мальчик сказал мне, что я ему очень нравлюсь. Серьезно так сказал, в глаза заглянул, за руку взял. После последней лекции. А у меня как раз родители уехали к бабушке в Свердловск. Я одна дома, в отдельной квартире. Я ему говорю вместо ответа, то есть он говорит: "Ты мне очень нравишься", а я говорю: "Проводи меня до дому". Мы учились на Моховой. Я жила в начале Дмитровского шоссе. Пятница. Конец ноября. Холодно, снег и ветер. Он говорит: "Пошли". Беру его под руку. Идем. Сначала по Горького, потом на Чехова мимо кино "Россия", потом через Садовую на Каляевскую, на Новослободскую... Я уже дома линеечку к карте приложила - бог мой родимый, почти восемь километров! Пешком! Снег в лицо! Уши мерзнут! А он мне все рассказывает, рассказывает, чем он увлекается в научном смысле, а потом про поэзию, я ему говорю: "Почитай чего-нибудь", а он читает, громко, красиво...
- Прохожие, небось, оглядываются?
- Да нет, стихи он уже на Новослободской читал, там народу почти не было. Да. Закончил он читать, я ему говорю: "Стой". И стала ему шарф поправлять. "А то, - говорю, - ты у меня простудишься". "Ты у меня", понимаешь? То есть я уже думаю и чувствую - мой человек. Совсем родной. Он мне плечи легонько так сжал: "Спасибо". Хорошо. Не полез целоваться, а вот так - по-родному. Чудесно. Идем дальше, темнеет, он начал про свою семью рассказывать. Мама-папа, дедушка-бабушка, брат и дядя, где живут, кем работают, даже сколько получают! Дедушка генерал, папа доцент, дядя главный инженер, брат кандидат наук... Собака Вальтер, кошка Муся, дача в Валентиновке, машина "Волга"...
- Запомнила, однако! - сказал я.
- Это старческое, - сказала она. - События молодости со всей яркостью.
- Ладно, - сказал я. - Ну и?
- Ну и вот. Где-то на середине Бутырской улицы я вдруг сообразила, что он про меня ничего не спрашивает. Чем я увлекаюсь, у кого курсовую пишу, какие книжки люблю... Или вот про свою семью рассказывает - точнее, хвалится. А про моих папу-маму не спрашивает. А я-то рассупонилась, как дура - родной человек, мой человек... А ему про меня ничего не интересно! Ну и иди к черту! Как-то сразу во мне щелкнуло. Как будто выключилось. Он дальше треплется, а мне противно.
- Ты что! - сказал я. - Он, наверное, подумал, что это будет бестактно. Выяснять про твоих родителей - как будто сватовство.
- Не знаю, - сказала она. - В общем, дошли до моего дома, зашли в подъезд, и я ему говорю: "Спасибо, что проводил, пока". Он прямо сглотнул. "Пока", - говорит. Повернулся и убежал.
- Интересно, - сказал я.
- Да. Пока шли по Горького, по Чехова, по Каляевке - я уже всё размечтала во всех подробностях. Такой хороший, добрый, умный А на Бутырской вижу - холодный, тупой, самовлюбленный "мальчик из хорошей семьи"...
Я вздохнул.
- А может быть, мне просто очень сильно писать захотелось, - тоже вздохнула она. - Представляешь, входим, квартира маленькая, современная, дверь сортира в прихожую смотрит, я бегу в сортир, и он слышит "дззззз". Ужас, кошмар, позор. Но ничего. Я потом все-таки вышла за него замуж. Но ненадолго.
© Из сети
На днях сидел в кафе с одной своей знакомой. Пообедали. Потом попросили чаю. Простого, зеленого, классического. Официант спросил: "Десертики будете?" Я сказал: "Дайте меню", он принес тяжелую кожаную папку, раскрыл на нужной странице, забормотал: "черный лес, эстерхази, тирамису, эклерчики". Я спросил: "Возьмешь пирожное?". Она помолчала, подумала - долго думала, секунд пять - но потом сказала покачала головой и сказала: "Пожалуй, всё-таки нет".
Я не удержался и спросил:
- Скажи, а вот ты, когда сделала паузу, ты на самом деле думала, брать пирожное или не брать? Или ты уже заранее знала, что не будешь, и только сделала вид, что раздумываешь?
- Нет, - сказала она. - Я честно размышляла. Я хотела сладкого. Но потом решила, что лучше сдержаться.
- Понятно, - сказал я. - Тогда позволь еще вопрос. Интимный. Ладно?
- Валяй, - сказала она и посмотрела на меня поверх очков.
- Нет, не лично интимный, а так, - смутился я. - На интимную тему. Вообще.
- Не томи! - засмеялась она.
- Вот такой вопрос, - сказал я. - Как ты понимаешь, я в молодости не раз и не два, и даже не десять и не сто, после танцев, или выпив в хорошей компании, или читая стихи на скамейке Тверского бульвара, - я говорил, шептал девушке: "Поехали ко мне". А девушка молчала несколько секунд, как будто бы взвешивая все за и против, а потом медленно и отрицательно качала головой.
- Что, так ни одна и не согласилась? - засмеялась моя собеседница. - Бедный.
- Да нет! Я не о том. Когда она соглашалась, то все получалось как-то без слов. Она просто обнимала меня, или шла в прихожую взять пальто, или мы вместе вставали со скамейки и бежали к троллейбусу. А если нет - то перед отказом непременно пауза. Вот и скажи мне: девушка уже заранее знает, что не поедет, и только делает вид, что решает? Чтоб обидно не было, чтоб отказ выглядел обдуманным. Или она на самом деле обдумывает разные "за" и "против"? И вот приходит к выводу, что доводов "против" все-таки больше...
- Смотря сколько секунд, - сказала она. - Ты прав, неприлично сразу завопить "нет". Но если она думает две секунды, это значит, что ты ей совсем не нравишься. В эти две секунды она в уме произносит: "Я - к тебе? Ты охуел, дружочек?". Но если она молчит пять секунд - значит, она действительно думает. Но ты знаешь, о чем она думает, что взвешивает?
- Что?
- Вот что. Ей очень хочется. Но сразу сказать "да" - неприлично. А хорошие девчонки с перва раза не дают, известное дело. Но сказать "нет" - это риск, что второго раза не будет. Вот между этими рисками и идет выбор, между риском показаться легкой давалкой или мрачной целкой. Понял?
- Понял, - сказал я. - А я-то думал, тут мысли о будущих отношениях, что он за человек, и всё такое.
- Для этого нужно часа два, - сказала она. - Вот один раз один очень хороший мальчик сказал мне, что я ему очень нравлюсь. Серьезно так сказал, в глаза заглянул, за руку взял. После последней лекции. А у меня как раз родители уехали к бабушке в Свердловск. Я одна дома, в отдельной квартире. Я ему говорю вместо ответа, то есть он говорит: "Ты мне очень нравишься", а я говорю: "Проводи меня до дому". Мы учились на Моховой. Я жила в начале Дмитровского шоссе. Пятница. Конец ноября. Холодно, снег и ветер. Он говорит: "Пошли". Беру его под руку. Идем. Сначала по Горького, потом на Чехова мимо кино "Россия", потом через Садовую на Каляевскую, на Новослободскую... Я уже дома линеечку к карте приложила - бог мой родимый, почти восемь километров! Пешком! Снег в лицо! Уши мерзнут! А он мне все рассказывает, рассказывает, чем он увлекается в научном смысле, а потом про поэзию, я ему говорю: "Почитай чего-нибудь", а он читает, громко, красиво...
- Прохожие, небось, оглядываются?
- Да нет, стихи он уже на Новослободской читал, там народу почти не было. Да. Закончил он читать, я ему говорю: "Стой". И стала ему шарф поправлять. "А то, - говорю, - ты у меня простудишься". "Ты у меня", понимаешь? То есть я уже думаю и чувствую - мой человек. Совсем родной. Он мне плечи легонько так сжал: "Спасибо". Хорошо. Не полез целоваться, а вот так - по-родному. Чудесно. Идем дальше, темнеет, он начал про свою семью рассказывать. Мама-папа, дедушка-бабушка, брат и дядя, где живут, кем работают, даже сколько получают! Дедушка генерал, папа доцент, дядя главный инженер, брат кандидат наук... Собака Вальтер, кошка Муся, дача в Валентиновке, машина "Волга"...
- Запомнила, однако! - сказал я.
- Это старческое, - сказала она. - События молодости со всей яркостью.
- Ладно, - сказал я. - Ну и?
- Ну и вот. Где-то на середине Бутырской улицы я вдруг сообразила, что он про меня ничего не спрашивает. Чем я увлекаюсь, у кого курсовую пишу, какие книжки люблю... Или вот про свою семью рассказывает - точнее, хвалится. А про моих папу-маму не спрашивает. А я-то рассупонилась, как дура - родной человек, мой человек... А ему про меня ничего не интересно! Ну и иди к черту! Как-то сразу во мне щелкнуло. Как будто выключилось. Он дальше треплется, а мне противно.
- Ты что! - сказал я. - Он, наверное, подумал, что это будет бестактно. Выяснять про твоих родителей - как будто сватовство.
- Не знаю, - сказала она. - В общем, дошли до моего дома, зашли в подъезд, и я ему говорю: "Спасибо, что проводил, пока". Он прямо сглотнул. "Пока", - говорит. Повернулся и убежал.
- Интересно, - сказал я.
- Да. Пока шли по Горького, по Чехова, по Каляевке - я уже всё размечтала во всех подробностях. Такой хороший, добрый, умный А на Бутырской вижу - холодный, тупой, самовлюбленный "мальчик из хорошей семьи"...
Я вздохнул.
- А может быть, мне просто очень сильно писать захотелось, - тоже вздохнула она. - Представляешь, входим, квартира маленькая, современная, дверь сортира в прихожую смотрит, я бегу в сортир, и он слышит "дззззз". Ужас, кошмар, позор. Но ничего. Я потом все-таки вышла за него замуж. Но ненадолго.
© Из сети
- Сообщения
- 105,952
- Реакции
- 426,722
- Баллы
- 135
Одна крепенькая на туловище, но не особо сильная на голову девушка встречалась с настоящим миллионером. Курорты, брильянты, все дела... Дело уверенно шло на рационализацию. ("Сказка о Тройке", братья Стругацкие). В том смысле, что не за горами на горизонте маячил ЗАГС. Но в какой-то момент мужик заподозрил что-то неладное. И решил притормозить с обручальными кольцами. Не то, чтобы он классический козел со схемой "поматросил да и бросил". Дальнейшее развитие истории убедительно показало, что с мозгами либо интуицией у мужика всё в порядке...
Ловкая девушка, вместо того, чтобы исполнить арию "Что ж ты, фраер, сдал назад", стырила из сейфа бойфренда брюликов примерно на два ляма зеленых портретов американских паханов. Доверчивый поначалу миллионер вроде даже было не чухнулся на счет камушков. Но ему позвонил несостоявшийся тесть. И с пьяной слезой дрожащим голосом сообщил, что не хочет в каталажку. Ибо его непутевая дочуля приперла в отчий дом на сохранение кучу блестючих каменюк. Не мог бы, типа, многоуважаемый джин как-то не приплетать папу к этому запутанному делу?
- Базаров нет! - ответил преисполнившийся благодарностью владелец заводов-газет-пароходов, - Папу не приплетём.
И подал в суд на экс-гёрлфренд за кражу. Экс-гёрл в свою очередь тоже решила идти ва-банк - помимо брюликов захотела раскрутить мужика на компенсацию за побои и моральный ущерб. И под громкие вопли "За что ты бьёшь меня, ̶с̶у̶к̶а̶ любимый?" отрихтовала сама себе физиономию прямо в любовном гнёздышке - в спальне бойфренда. Явно в расчёте, что соседи шум услышат и подтвердят. Подвело предприимчивую барышню лишь одно - в доме миллионера были скрытые видео-камеры...
Судья оценил её игру. Оцените и вы:
[MEDIA]https://youtu.be/AYk31lm6Rr8[/MEDIA]
Ловкая девушка, вместо того, чтобы исполнить арию "Что ж ты, фраер, сдал назад", стырила из сейфа бойфренда брюликов примерно на два ляма зеленых портретов американских паханов. Доверчивый поначалу миллионер вроде даже было не чухнулся на счет камушков. Но ему позвонил несостоявшийся тесть. И с пьяной слезой дрожащим голосом сообщил, что не хочет в каталажку. Ибо его непутевая дочуля приперла в отчий дом на сохранение кучу блестючих каменюк. Не мог бы, типа, многоуважаемый джин как-то не приплетать папу к этому запутанному делу?
- Базаров нет! - ответил преисполнившийся благодарностью владелец заводов-газет-пароходов, - Папу не приплетём.
И подал в суд на экс-гёрлфренд за кражу. Экс-гёрл в свою очередь тоже решила идти ва-банк - помимо брюликов захотела раскрутить мужика на компенсацию за побои и моральный ущерб. И под громкие вопли "За что ты бьёшь меня, ̶с̶у̶к̶а̶ любимый?" отрихтовала сама себе физиономию прямо в любовном гнёздышке - в спальне бойфренда. Явно в расчёте, что соседи шум услышат и подтвердят. Подвело предприимчивую барышню лишь одно - в доме миллионера были скрытые видео-камеры...
Судья оценил её игру. Оцените и вы:
[MEDIA]https://youtu.be/AYk31lm6Rr8[/MEDIA]
- Сообщения
- 360
- Реакции
- 1,267
- Баллы
- 93
После такого, как настоящий джентельмэн, терпила обязан был отвести её в помещение где нет камер и помочь отрехтовать фейс.:aggressive::vava:
- Сообщения
- 105,952
- Реакции
- 426,722
- Баллы
- 135
Консервы
Говорят, что когда-то заключённые, бежавшие из северных лагерей, брали с собой консервы.
Эти консервы не надо было тащить в заплечных мешках. Они бежали рядом сами.
Очень удобно, очень.
Когда в бескрайней тайге нечем было поживиться, консерву съедали.
Консерва до последнего не догадывалась о том, что её участь - быть съеденной. И взяли-то её с собой только для этого.
Консерва просто бежала со всеми на волю.
* * *
Жутко? Ну да.
Ну что ж, всё как в жизни.
А у вас есть консервы?
Есть. Почти у каждого в жизни была такая консерва.
Вскрыть, если наступит голод. Сожрать. Выкинуть пустую баночку.
И бежать дальше.
И каждый, наверняка, хоть раз в жизни был консервой сам.
* * *
Вот Сашка. Живёт с Аней. Она два года ждёт его с работы, готовит ему жрать и делает массаж перед сном. Она смотрит на него тепло. Думает, когда же...
Хочет ребёнка.
Он всё ещё надеется вернуться к бывшей жене, которая ушла от него три года назад.
Аня всё это время бежит рядом и не знает, что она просто консерва.
* * *
Вот Лёшка. Он полтора года ждёт.
Ждёт, пока Маринка ему позвонит.
И хотя бы предложит выпить вместе кофе. О большем ему даже мечтать страшно.
Она звонит иногда раз в месяц, иногда в два.
И тогда он седлает свою субару и три с половиной часа мчится по жутким дорогам. Мчится в другой город. В котором живёт Марина.
Она может выйти и встретить его, а может и просто отморозиться. Да, она, конечно же, знает, что ему ехать к ней три с половиной часа.
В те моменты, когда ему всё же удаётся её увидеть, она плачется ему в жилетку.
Её снова бросил женатый любовник. Он бросает Марину с периодичностью раз в месяц. Иногда в два.
Потом он, конечно же, возвращается.
Иногда возвращается за те три с половиной часа, которые Лёшка мчится к Марине.
Именно поэтому Марина иногда просто не берёт трубку, когда Лёшка приезжает.
Лёшка спал с ней всего два раза, полтора года назад. Он тогда уже решил, что она ему нужна. Сильно-сильно. С первой ночи. Так бывает. Когда всё остальное без этого человека как бы теряет смысл.
Поэтому он берёт трубку, когда она звонит. Он ничерта не может с этим сделать.
И так тоже бывает.
Марина, наверняка, понимает, что вряд ли к ней будут мчать из другого города три с половиной часа исключительно из дружеских чувств.
Но это её консерва.
Вскрыть, если наступит голод. Сожрать. Выкинуть пустую баночку.
И бежать дальше.
Впрочем, она ведь тоже консерва. Для человека, который пользует её пять лет, заслоняя собой лучшие Маринкины годы, говорит о любви, но всё никак не уходит от жены...
* * *
Или Ксюха.
Могла б давно построить жизнь.
Но последние шесть лет, раз в полгода, недельки на две, на горизонте появляется Вова.
Её Вова. Её.
Уставший от жизни, в очередной раз в ком-то запутавшийся, клянущийся в том, что наконец-то понял, всё-всё понял, и нет в мире места лучше, чем с Ксюхой рядом.
Он исчезает не внезапно. Последние дни перед уходом он придирчив, ему всё не нравится и всё не по нутру.
В эти дни Ксюха вся внутри сжимается, потому что понимает: он снова исчезнет.
Она будет ждать, она тоже ничерта не может с этим поделать. Она верит, что однажды он останется. Он не спешит убеждать её в обратном.
Иногда у неё будет кто-то появляться. Так, ничего серьёзного. Она ведь знает, что где-то есть Вовка.
Он вскроет Ксюху, когда наступит голод. Сожрёт. Выкинет пустую баночку.
И побежит дальше.
© Екатерина Безымянная
Говорят, что когда-то заключённые, бежавшие из северных лагерей, брали с собой консервы.
Эти консервы не надо было тащить в заплечных мешках. Они бежали рядом сами.
Очень удобно, очень.
Когда в бескрайней тайге нечем было поживиться, консерву съедали.
Консерва до последнего не догадывалась о том, что её участь - быть съеденной. И взяли-то её с собой только для этого.
Консерва просто бежала со всеми на волю.
* * *
Жутко? Ну да.
Ну что ж, всё как в жизни.
А у вас есть консервы?
Есть. Почти у каждого в жизни была такая консерва.
Вскрыть, если наступит голод. Сожрать. Выкинуть пустую баночку.
И бежать дальше.
И каждый, наверняка, хоть раз в жизни был консервой сам.
* * *
Вот Сашка. Живёт с Аней. Она два года ждёт его с работы, готовит ему жрать и делает массаж перед сном. Она смотрит на него тепло. Думает, когда же...
Хочет ребёнка.
Он всё ещё надеется вернуться к бывшей жене, которая ушла от него три года назад.
Аня всё это время бежит рядом и не знает, что она просто консерва.
* * *
Вот Лёшка. Он полтора года ждёт.
Ждёт, пока Маринка ему позвонит.
И хотя бы предложит выпить вместе кофе. О большем ему даже мечтать страшно.
Она звонит иногда раз в месяц, иногда в два.
И тогда он седлает свою субару и три с половиной часа мчится по жутким дорогам. Мчится в другой город. В котором живёт Марина.
Она может выйти и встретить его, а может и просто отморозиться. Да, она, конечно же, знает, что ему ехать к ней три с половиной часа.
В те моменты, когда ему всё же удаётся её увидеть, она плачется ему в жилетку.
Её снова бросил женатый любовник. Он бросает Марину с периодичностью раз в месяц. Иногда в два.
Потом он, конечно же, возвращается.
Иногда возвращается за те три с половиной часа, которые Лёшка мчится к Марине.
Именно поэтому Марина иногда просто не берёт трубку, когда Лёшка приезжает.
Лёшка спал с ней всего два раза, полтора года назад. Он тогда уже решил, что она ему нужна. Сильно-сильно. С первой ночи. Так бывает. Когда всё остальное без этого человека как бы теряет смысл.
Поэтому он берёт трубку, когда она звонит. Он ничерта не может с этим сделать.
И так тоже бывает.
Марина, наверняка, понимает, что вряд ли к ней будут мчать из другого города три с половиной часа исключительно из дружеских чувств.
Но это её консерва.
Вскрыть, если наступит голод. Сожрать. Выкинуть пустую баночку.
И бежать дальше.
Впрочем, она ведь тоже консерва. Для человека, который пользует её пять лет, заслоняя собой лучшие Маринкины годы, говорит о любви, но всё никак не уходит от жены...
* * *
Или Ксюха.
Могла б давно построить жизнь.
Но последние шесть лет, раз в полгода, недельки на две, на горизонте появляется Вова.
Её Вова. Её.
Уставший от жизни, в очередной раз в ком-то запутавшийся, клянущийся в том, что наконец-то понял, всё-всё понял, и нет в мире места лучше, чем с Ксюхой рядом.
Он исчезает не внезапно. Последние дни перед уходом он придирчив, ему всё не нравится и всё не по нутру.
В эти дни Ксюха вся внутри сжимается, потому что понимает: он снова исчезнет.
Она будет ждать, она тоже ничерта не может с этим поделать. Она верит, что однажды он останется. Он не спешит убеждать её в обратном.
Иногда у неё будет кто-то появляться. Так, ничего серьёзного. Она ведь знает, что где-то есть Вовка.
Он вскроет Ксюху, когда наступит голод. Сожрёт. Выкинет пустую баночку.
И побежит дальше.
© Екатерина Безымянная
- Статус